А правда, что драконы все на свете знают? - Неправда. Драконы знают ровно половину всего на свете
Белорусы дали дуба. Европе
Вадим СЕХОВИЧ, «Белорусская деловая газета», № 1499, 01.02.2005
Двухдневный визит в Минск главы одного из самых известных в мире коньячных домов «Хеннесси», Мориса Хеннесси, произвел небольшой фурор. Беларусь оказалась второй страной на постсоветском пространстве, куда пожаловал гость со столь звучной фамилией.
Предшественники Мориса Хеннесси ранее были куда более частыми гостями в восточной части Европы. Это сейчас коньяк «Хеннесси» признан во всем мире чуть ли не эталоном продукции, вырабатываемой в «коньячном» департаменте Шарант. А 100–150 лет назад владельцам фирмы приходилось в частых отлучках от родного очага в городе Коньяк завоевывать позиции на перспективном, самом емком и по объемам потребления, и по промилле в крови алгокольном рынке Российской империи.
«Хеннесси» тогда отнюдь не был первой маркой — полки в бакалейных лавках и винных погребах даже небольших городков царской империи, включая Беларусь, пестрели этикетками продукции его многочисленных конкурентов: Эдуарда Мартеля, Густава Мартино, торговых домов Булестена, Барнета и Элимы-гарея, Жюля Робена и Ко, Ж.Прюнье и Ко, отца Пеллисона и Ко, обществ Ж.Ж. Монье и Ко, Ш. де Ранкура, Отара Дюппюи...
Состоятельный белорусский потребитель, надо сказать, основательно и не без некой толики патриотических чувств отдавал дань французскому напитку, создаваемому из высококлассных коньячных спиртов, выдержанных в бочках из... белорусского дуба.
Во второй половине XIX в. поставки дубовой клепки для виноделов Европы, включая Францию, стали одной из главных составляющих белорусского экспорта. И одной из главных причин уменьшения насаждений этого не часто встречающегося и ценного дерева в Беларуси.
Лесные ресурсы Беларуси с начала XIX века и вплоть до начала Первой мировой войны являлись одной из самых интересных сфер приложения капиталов — как местных, так и иностранных. В начале XX века на долю белорусских губерний приходилось свыше 25% всего экспорта Российской империей лесоматериалов. По поставкам леса в Германию, одного из главных его потребителей, доля белорусских губерний составляла 53%.
Источниками сырья служили громадные лесные латифундии помещиков и казенные дачи в Минской и Могилевской губерниях. Сразу после третьего раздела Речи Посполитой в 1795 году, в результате которого к России отошли все белорусские земли, по результатам переговоров английского министра Питта и царского сановника Огинского монополию на вывоз белорусской древесины получили англичане. В Британии была создана акционерная компания, получившая право на вырубку леса по течению Припяти. Поверенные компании купили за колоссальную по тем временам сумму 800 тыс. рублей имение графа Соллогуба (вместе с городом Туровым). Этот инвестиционный проект был прост — руками местных крестьян, которые целыми деревнями прилагались к приобретенному имению, срубить лес и сплавить его в Херсон: английский флот должен был поддерживать свое мировое господство в океане, а для этого ему нужен был самый лучший строевой лес. Дуб, в свою очередь, очень охотно закупали производители шотландского и ирландского виски — для бочек.
Англичане хозяйничали на Припяти около 3 лет, опустошив громадные площади. Но что-то у них не сошлось с платежами Соллогубу, и тот пожаловался императору Павлу I. Павел I, надо сказать, недолюбливавший англичан и пошедший даже на перемирие с французами (чем нивелировал все успехи военной операции Суворова в Италии), своим повелением разорвал контракт. При этом, правда, поступил благородно — англичане получили свои деньги из казны. Туров при этом отошел к казне, а дальнейшая вырубка лесов в этом регионе была запрещена.
Но не надолго. В середине XIX в. получивший по наследству от своей матери, урожденной княгине Радзивилл, громадные имения на юге Беларуси князь Петр Витгенштейн пригласил туда своих соплеменников — германскую фирму «Берлинская лесная контора». С ее деятельностью связан очередной, почти 30-летний, период хищнического истребления дубрав и прочих лесов в Беларуси.
Местная центральная контора этой фирмы располагалась в м. Ленино Мозырского уезда, которое вскоре стало похоже на филиал какого-нибудь немецкого кяжества: из 300 занятых в управлении и рубке леса человек 250 было немцами. Они приезжали сюда целыми семьями, спасаясь от малоземелья и безработицы, а заодно от туберкулеза, выкосившего в конце XIX в. до четверти населения Германии. Кроме того, когда подходил сезон рубки, т.е. к зиме, специально приглашалось до 100 лесорубов из Австро-Венгрии. «Берлинская лесная контора», специализировавшая на производстве и экспорте дубовой клепки и дубовых шпал для Бельгийских железных дорог (Бельгия, кстати, единственная в мире страна, которая использовала дуб в железнодорожном деле), имела колоссальные доходы от своей деятельности в Беларуси.
В 1894 г. к работе в России было допущено Французское общество вывоза дуба. Оно получило право разработки дубрав повсеместно в империи, за исключением Эстляндии и Области Войска Донского. Запрещено французам было рубить дуб также в Могилевской губернии, но на их долю хватило и дубрав Минской и Гродненской губерний. Правда, к этому времени и царские власти осознали, к чему может привести неконтролируемая вырубка ценных пород древесины и лесов в целом. В 1888 г. был принят Лесоохранительный закон. Он ограничил возможности для истребления лесов. Например, лесопромышленник, купив участок на корню, не имел права рубить его сразу, а должен был растягивать этот процесс на 30–60 лет. Однако из этих правил, как и из любых других, существовали исключения. Максимально ускорить разработку делянки можно было, использовав один из пунктов, предоставлявший право корчевания всей площади леса под сельхозугодия.
Этим пунктом воспользовались многие. Тем более что с увеличившейся доступностью кредитов под лесную торговлю число занятых в лесном бизнесе стремительно выросло. Местные бизнесмены (Лифшиц, Гутман, Зельдович, Добкин, Ковнер и др.) практически вытеснили с делянок иностранцев. Лесной бизнес в своем борисовском имении активно развивали отпрыски царствующей фамилии — великие князья Николай и Петр Николаевичи. Но самым богатым и известным среди лесопромышленников был бобруйчанин Иосиф Каценельсон, отец будущего директора Еврейского колониального банка и видного деятеля еврейского национального движения Нисона Каценельсона. В кредитной истории его фирмы про И.Каценельсона сказано лаконично и емко: «Очень богат». Каценельсон, в частности, продавал лес в Англию.
Правда, все белорусские лесопромышленники все равно долгое время сохраняли зависимость от немецких покупателей, чей центр был в Кенигсберге. До сих пор калининградские целлюлозно-бумажные комбинаты тесно сотрудничают с отечественными лесхозами — в «память» о тех годах. Немецкие предприниматели, объединенные в синдикаты и картели, навязывали белорусским бизнесменам свои условия. Только перед самой войной, объединившись в Союз лесопромышленников Северо-Западного края, белорусские бизнесмены изменили ситуацию в свою пользу. Координация действий, устранение необоснованной конкуренции между фирмами позволили им нарастить объемы экспорта, который вырос к 1914 г. до 30 млн рублей. Эта сумма значительно превышает ту, на которую сегодня поставляет на экспорт лесоматериалы Министерство лесного хозяйства Беларуси.
Дубовая клепка для французских виноделов, включая и производителей коньяка, занимала существенное место в поставках белорусской древесины на экспорт. Слово «существенное» относится здесь прежде всего к стоимости экспорта. Правда, в начале XX в. объемы продаж уменьшились — сказался наплыв на европейский рынок более дешевой американской древесины. Но по-прежнему дуб широко использовался для производства шпал, в 1910-х годах его активно начинают применять местные мебельщики. Слонимец Хонон Штейнберг в компании с купцом с весьма многозначительной фамилией Дубинбаум наладил производство дубовых окон и дверей. Дубовой столяркой на всю Россию и Европу славилась и борисовская фирма Шимона Горлина.
Очередной всплеск интереса к белорусской древесине на европейском рынке произошел в 1920-х годах. Шведский спичечный король Ивар Крейгер, в 1925 г. предоставивший кредит Польше, добился от нее монополии на производство спичек, а заодно заполучил право на вырубку Беловежской пущи. Когда Крейгеру для воплощения его давней мечты — мирового господства на спичечном рынке — в конце 1920-х годов понадобился лесоматериал для французского рынка (в Европе только Франция, Испания и СССР выпадали из-под его контроля), под пилу пошли леса, в том числе и вековые дубравы польского и белорусского Беловежья.
Крейгер пытался добиться монополии и в СССР. Но этого не произошло из-за дипломатического конфуза советских дипломатов — на парижской встрече один из них вместо спички к сигаре «спичечного короля» поднес зажигалку. Крейгер обиделся и денег Советам не дал.
...Во Франции есть поговорка: «Когда пьешь бургундское — думаешь глупости, когда пьешь бордосское — говоришь глупости, когда пьешь шампанское — то их делаешь». Интересно, что думаешь, говоришь и делаешь, когда потребляешь «Ришар Хеннесси» за 2,5 тыс. евро, представленный в Минске главой французской фирмы?..
Вадим СЕХОВИЧ, «Белорусская деловая газета», № 1499, 01.02.2005
Двухдневный визит в Минск главы одного из самых известных в мире коньячных домов «Хеннесси», Мориса Хеннесси, произвел небольшой фурор. Беларусь оказалась второй страной на постсоветском пространстве, куда пожаловал гость со столь звучной фамилией.
Предшественники Мориса Хеннесси ранее были куда более частыми гостями в восточной части Европы. Это сейчас коньяк «Хеннесси» признан во всем мире чуть ли не эталоном продукции, вырабатываемой в «коньячном» департаменте Шарант. А 100–150 лет назад владельцам фирмы приходилось в частых отлучках от родного очага в городе Коньяк завоевывать позиции на перспективном, самом емком и по объемам потребления, и по промилле в крови алгокольном рынке Российской империи.
«Хеннесси» тогда отнюдь не был первой маркой — полки в бакалейных лавках и винных погребах даже небольших городков царской империи, включая Беларусь, пестрели этикетками продукции его многочисленных конкурентов: Эдуарда Мартеля, Густава Мартино, торговых домов Булестена, Барнета и Элимы-гарея, Жюля Робена и Ко, Ж.Прюнье и Ко, отца Пеллисона и Ко, обществ Ж.Ж. Монье и Ко, Ш. де Ранкура, Отара Дюппюи...
Состоятельный белорусский потребитель, надо сказать, основательно и не без некой толики патриотических чувств отдавал дань французскому напитку, создаваемому из высококлассных коньячных спиртов, выдержанных в бочках из... белорусского дуба.
Во второй половине XIX в. поставки дубовой клепки для виноделов Европы, включая Францию, стали одной из главных составляющих белорусского экспорта. И одной из главных причин уменьшения насаждений этого не часто встречающегося и ценного дерева в Беларуси.
Лесные ресурсы Беларуси с начала XIX века и вплоть до начала Первой мировой войны являлись одной из самых интересных сфер приложения капиталов — как местных, так и иностранных. В начале XX века на долю белорусских губерний приходилось свыше 25% всего экспорта Российской империей лесоматериалов. По поставкам леса в Германию, одного из главных его потребителей, доля белорусских губерний составляла 53%.
Источниками сырья служили громадные лесные латифундии помещиков и казенные дачи в Минской и Могилевской губерниях. Сразу после третьего раздела Речи Посполитой в 1795 году, в результате которого к России отошли все белорусские земли, по результатам переговоров английского министра Питта и царского сановника Огинского монополию на вывоз белорусской древесины получили англичане. В Британии была создана акционерная компания, получившая право на вырубку леса по течению Припяти. Поверенные компании купили за колоссальную по тем временам сумму 800 тыс. рублей имение графа Соллогуба (вместе с городом Туровым). Этот инвестиционный проект был прост — руками местных крестьян, которые целыми деревнями прилагались к приобретенному имению, срубить лес и сплавить его в Херсон: английский флот должен был поддерживать свое мировое господство в океане, а для этого ему нужен был самый лучший строевой лес. Дуб, в свою очередь, очень охотно закупали производители шотландского и ирландского виски — для бочек.
Англичане хозяйничали на Припяти около 3 лет, опустошив громадные площади. Но что-то у них не сошлось с платежами Соллогубу, и тот пожаловался императору Павлу I. Павел I, надо сказать, недолюбливавший англичан и пошедший даже на перемирие с французами (чем нивелировал все успехи военной операции Суворова в Италии), своим повелением разорвал контракт. При этом, правда, поступил благородно — англичане получили свои деньги из казны. Туров при этом отошел к казне, а дальнейшая вырубка лесов в этом регионе была запрещена.
Но не надолго. В середине XIX в. получивший по наследству от своей матери, урожденной княгине Радзивилл, громадные имения на юге Беларуси князь Петр Витгенштейн пригласил туда своих соплеменников — германскую фирму «Берлинская лесная контора». С ее деятельностью связан очередной, почти 30-летний, период хищнического истребления дубрав и прочих лесов в Беларуси.
Местная центральная контора этой фирмы располагалась в м. Ленино Мозырского уезда, которое вскоре стало похоже на филиал какого-нибудь немецкого кяжества: из 300 занятых в управлении и рубке леса человек 250 было немцами. Они приезжали сюда целыми семьями, спасаясь от малоземелья и безработицы, а заодно от туберкулеза, выкосившего в конце XIX в. до четверти населения Германии. Кроме того, когда подходил сезон рубки, т.е. к зиме, специально приглашалось до 100 лесорубов из Австро-Венгрии. «Берлинская лесная контора», специализировавшая на производстве и экспорте дубовой клепки и дубовых шпал для Бельгийских железных дорог (Бельгия, кстати, единственная в мире страна, которая использовала дуб в железнодорожном деле), имела колоссальные доходы от своей деятельности в Беларуси.
В 1894 г. к работе в России было допущено Французское общество вывоза дуба. Оно получило право разработки дубрав повсеместно в империи, за исключением Эстляндии и Области Войска Донского. Запрещено французам было рубить дуб также в Могилевской губернии, но на их долю хватило и дубрав Минской и Гродненской губерний. Правда, к этому времени и царские власти осознали, к чему может привести неконтролируемая вырубка ценных пород древесины и лесов в целом. В 1888 г. был принят Лесоохранительный закон. Он ограничил возможности для истребления лесов. Например, лесопромышленник, купив участок на корню, не имел права рубить его сразу, а должен был растягивать этот процесс на 30–60 лет. Однако из этих правил, как и из любых других, существовали исключения. Максимально ускорить разработку делянки можно было, использовав один из пунктов, предоставлявший право корчевания всей площади леса под сельхозугодия.
Этим пунктом воспользовались многие. Тем более что с увеличившейся доступностью кредитов под лесную торговлю число занятых в лесном бизнесе стремительно выросло. Местные бизнесмены (Лифшиц, Гутман, Зельдович, Добкин, Ковнер и др.) практически вытеснили с делянок иностранцев. Лесной бизнес в своем борисовском имении активно развивали отпрыски царствующей фамилии — великие князья Николай и Петр Николаевичи. Но самым богатым и известным среди лесопромышленников был бобруйчанин Иосиф Каценельсон, отец будущего директора Еврейского колониального банка и видного деятеля еврейского национального движения Нисона Каценельсона. В кредитной истории его фирмы про И.Каценельсона сказано лаконично и емко: «Очень богат». Каценельсон, в частности, продавал лес в Англию.
Правда, все белорусские лесопромышленники все равно долгое время сохраняли зависимость от немецких покупателей, чей центр был в Кенигсберге. До сих пор калининградские целлюлозно-бумажные комбинаты тесно сотрудничают с отечественными лесхозами — в «память» о тех годах. Немецкие предприниматели, объединенные в синдикаты и картели, навязывали белорусским бизнесменам свои условия. Только перед самой войной, объединившись в Союз лесопромышленников Северо-Западного края, белорусские бизнесмены изменили ситуацию в свою пользу. Координация действий, устранение необоснованной конкуренции между фирмами позволили им нарастить объемы экспорта, который вырос к 1914 г. до 30 млн рублей. Эта сумма значительно превышает ту, на которую сегодня поставляет на экспорт лесоматериалы Министерство лесного хозяйства Беларуси.
Дубовая клепка для французских виноделов, включая и производителей коньяка, занимала существенное место в поставках белорусской древесины на экспорт. Слово «существенное» относится здесь прежде всего к стоимости экспорта. Правда, в начале XX в. объемы продаж уменьшились — сказался наплыв на европейский рынок более дешевой американской древесины. Но по-прежнему дуб широко использовался для производства шпал, в 1910-х годах его активно начинают применять местные мебельщики. Слонимец Хонон Штейнберг в компании с купцом с весьма многозначительной фамилией Дубинбаум наладил производство дубовых окон и дверей. Дубовой столяркой на всю Россию и Европу славилась и борисовская фирма Шимона Горлина.
Очередной всплеск интереса к белорусской древесине на европейском рынке произошел в 1920-х годах. Шведский спичечный король Ивар Крейгер, в 1925 г. предоставивший кредит Польше, добился от нее монополии на производство спичек, а заодно заполучил право на вырубку Беловежской пущи. Когда Крейгеру для воплощения его давней мечты — мирового господства на спичечном рынке — в конце 1920-х годов понадобился лесоматериал для французского рынка (в Европе только Франция, Испания и СССР выпадали из-под его контроля), под пилу пошли леса, в том числе и вековые дубравы польского и белорусского Беловежья.
Крейгер пытался добиться монополии и в СССР. Но этого не произошло из-за дипломатического конфуза советских дипломатов — на парижской встрече один из них вместо спички к сигаре «спичечного короля» поднес зажигалку. Крейгер обиделся и денег Советам не дал.
...Во Франции есть поговорка: «Когда пьешь бургундское — думаешь глупости, когда пьешь бордосское — говоришь глупости, когда пьешь шампанское — то их делаешь». Интересно, что думаешь, говоришь и делаешь, когда потребляешь «Ришар Хеннесси» за 2,5 тыс. евро, представленный в Минске главой французской фирмы?..